- Подробности
- Опубликовано 23.03.2014 08:40
- Просмотров: 2520
Случаи из жизни Царской Семьи - часть 2
В Ставке же Великие Княжны пользовались известной свободой. Из воспоминаний М.Лашука: «...Когда Государыня и Великие Княжны приезжали в Могилев, к Их поезду назначался караул. Пришлось и мне стоять парным часовым у входа в вагон. Платформа, куда подавался Царский поезд, была большая. На ней недалеко от поезда были сложены накрест штоссы телеграфных столбов. В штоссе примерно рядов шесть. Недалеко была канава, примерно полметра или немного больше. Стоял я на посту от 4 до 8 вечера. Государь гулял с Великой Княжной Татьяной Николаевной и сказал: «Казаки! Можете быть свободны». Мы с нашим урядником разводящим зашли за эти столбы и там сидели. Флигель-адъютант и Великие Княжны играли в жмурки. Хоронились Княжны, полковник искал, потом полковник хоронился, Княжны искали... Вдруг подходят к нам Великие Княжны и говорят: «Казаки, спрячьте нас так, чтобы нас не нашел полковник». Наш разводящий Петр Касилов, станицы Григориполисской, отвечает им: «Мы здесь не можем спрятать Вас, Ваше Императорское Высочество». Я говорю разводящему: «Господин урядник, скажите Великим Княжнам, пусть оденут наши папахи и бурки и будут стоять, как будто мы стоим, а мы-то спрячемся, нас полковник не найдет». Я сам не мог это сказать Княжнам, потому что есть старший. Когда разводящий Великим Княжнам это сказал, они были очень рады. Подошли к нам, и мы надели на них наши папахи и бурки. Я помню, что одевал Великую Княжну Марию Николаевну. Княжны стали на нашем месте, а мы спрятались в канаве. Полковник ищет на столбах и между столбами, и не может нигде найти, но когда он проходил близко от Княжен, то они рассмеялись. Смеялся полковник, смеялись и мы... На этот смех пришел Государь с Великой Княжной Татьяной Николаевной...»
на фото Мария и Ольга Николаевны, Могилев
Т. Мельник - Боткина: "Однажды, в самом начале войны, Ее Величество и Великие Княжны посетили лазарет, устроенный моим отцом в занимаемом нами казенном доме. Мы с младшим братом были только вдвоем дома. Мой отец, как всегда, страшно занятой, уехал по делам, а сестра милосердия ушла на полчаса домой, когда к нам наверх прибежала горничная с известием о приезде Ее Величества, и Великие Княжны Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна, как всегда, скромно одетые в темные пальто и шляпы, уже были в лазарете.
Большинство раненых были выздоравливающие и, сидя, кто в халате, кто в нижнем белье, играли в карты. Ее Величество подошла к ним и спросила, во что они играют.
— В дурачки, Ваше Величество, — был ответ.
В это время подошли мы, и Ее Величество обратилась к нам с вопросами, но ласковый тон Ее Величества и счастье ее видеть, как всегда, лишили меня всякого самообладания, и я отвечала что-то очень бестолковое.
Тогда Ее Величество подошла к лежавшему. Это был солдат 35 лет, глухой, ревматик и до такой степени изнуренный, что ему можно было дать лет 75. Он лежал и читал Евангелие, ранее присланное Ее Величеством, и даже не обратил внимания на вошедших и не догадывался, кто это заговаривает с ним.
— Ты что читаешь? — спросила Ее Величество, наклоняясь к нему.
— Да вот все ноги болят.
Ее Величество улыбнулась и попробовала задать другой вопрос, но ответ был такой же бестолковый, и она, отойдя, попрощалась с нами и вышла вместе с Великими Княжнами в переднюю.
— Уже на зиму приготовили, — сказала, проходя, Ее Величество, указывая на валенки, стоявшие в передней.
Затем она вышла на крыльцо, кивнула нам еще раз и села в автомобиль.
Уже гораздо позже приехал к нам Алексей Николаевич. Он очень стеснялся идти в лазарет и, чтобы оттянуть это, пошел с моим отцом осматривать остальные комнаты нижнего этажа и нашел, что у нас очень уютно. Мы же тем временем ждали Алексея Николаевича в лазарете. Все встрепенулись, когда в дверях показалась его красивая маленькая фигурка.
Мой отец подвел к Алексею Николаевичу нескольких солдат, которые стояли, вытянувшись, около своих кроватей, а затем Алексей Николаевич прошел через лазарет в переднюю, а давно приготовленный граммофон звучно грянул «Боже, Царя храни», что, кажется, Алексею Николаевичу очень понравилось".
А. МОСОЛОВ :
"СЕРЕБРЯНЫЕ СAЛAЗКИ"
Великие княжны довольствовались в детстве самыми незатейливыми развлечениями. Приведу два примера.
Их Величества присутствовали вместе с семьей на пятидневных маневрах войск московского округа, живя в императорском поезде, передвигавшемся от одной стоянки до другой и возвращавшемся на ночь на открытую местность близ станции Рошково, чтобы не мешать железнодорожному движению. Это было в августе 1902 года.
В поезде находилась, кроме обычной свиты, Великая Княгиня Ольга Александровна. Дети были в восторге от этой поездки, делая большие прогулки в незнакомых им местах. Особенно их радовала игра, выдуманная Ольгой Александровной. Поезд стоял на высокой насыпи. Дети садились на большие серебряные подносы и, пользуясь ими наподобие салазок, спускались по откосу. Затем с трудом поднимались по крутой насыпи с подносом на спине. Эту игру повторяли и вечером, после обеда, в присутствии Их Величеств. Помню, как члены французской депутации, приглашенные к столу, обратились ко мне с некоторым страхом, нужно ли будет и гостям участвовать в этом развлечении. Я их успокоил.
Девочки держали пари, кто из них первая прибудет вниз. Кто-то из фрейлин должна была первая скатиться, чтобы присутствовать на финише. Генеpaл-адъютант Струков объявил детям, что он первый очутится внизу. Дети не верили. Когда состязавшимся скомандовали спускаться, Струков в парадной форме, с Александро-Невской лентой, держа свою почетную саблю с бриллиантами (за взятие Адрианополя) в руках, прыгнул с высоты более трех сажен с насыпи, рискуя сломать себе ноги, и конечно, опередил детей. Императрица очень его журила за эту выходку удали, но французы были в восторге.
Одна из княжон катается на самодельной горке
ПОДАРОК СИБИРЯКА
Другой случай детской радости касается ручного соболя. Я сидел у себя в канцелярии, изготовляя спешный доклад о придворных пожалованиях, и приказал никого не принимать. Входит старый курьер и докладывает:
— Осмелюсь доложить вашему превосходительству, что тут пришли старичок со старушкой, прямо из Сибири. Принесли в виде подношения Государю живого, ручного соболя. Очень уж просят доложить, говорят, что не на что будет переночевать.
— А тебе жаль их стало?
— Точно так.
— Ну, давай их сюда.
Вошел весьма симпатичный на вид старичок со старушкой и говорит мне:
— По ремеслу я охотник, и удалось мне взять живым молодого соболя. Приручили его со старушкой и решили поднести его Царю. Соболь-то вышел редкостный. Собрали все, что было денег: говорили мне, что хватит до Питера и обратно. Вот и поехали.
Показывает мне соболь, который тут же вскочил на мой письменный стол и стал обнюхивать представления к придворным чинам. Старик как-то свистнул, соболь — прыг прямо ему на руки, залез за пазуху и оттуда выглядывает. Я спросил, как они ко мне попали.
— Денег у, нас хватило только до Москвы. Оттуда решили идти пешком, да какой-то добрый барин, дай Бог ему здоровья, купил нам билеты до Петербурга. Утром приехали и прямо пошли в Зимний дворец. Внутрь меня не пустили, а отправили к начальнику охраны. Тот велел отвести к вам. Ни копейки не осталось, а видеть Царя — вот как хочется.
Я решил, что живой соболь может доставить большое удовольствие малым еще тогда княжнам. Старику дал немного денег и поручил парочку добросердечному курьеру. Перед тем я спросил старика, кто его в Сибири знает.
— Ходил к губернатору перед отъездом, да он говорит: «Иди, вряд ли тебя допустят. А писать мне о тебе не приходится».
Я послал телеграмму губернатору, чтобы проверить слова старика и узнать, надежный ли он. В те времена нужно было быть весьма осторожным. Через день получился удовлетворительный ответ, и я телефонировал княжне Орбелиани, рассказав ей о соболе. Час спустя узнаю, что Императрица приказала прислать обоих стариков в Зимний дворец, и поскорее, так как дети с нетерпением ждут соболя. Все с тем же курьером я приказал их отвести, а после представления вернуться ко мне.
Ждал я их долго. Оказывается, что они более часа оставались у детей, и все время была при этом Государыня. Долго рассказывали старик и старуха, как милостива была к ним Царица.
Старик предложил было взять соболя с собой, пока для него не устроят клеточку, но дети отпускать зверя не хотели, и наконец Императрица приказала его оставить. Старик мечтал видеть Царя, без чего, сказал он, не может вернуться в Сибирь. Ответили, что дадут знать, когда он может видеть Государя.
— Боюсь только, как бы соболек мой не нашкодил во дворце, он ведь к хоромам не привык.
На другой день с утра, я получил приказание прислать во дворец сибиряков к шести часам вечера. Вернулись они с соболем после восьми. Вот рассказ старика.
— Так и было. Соболек-то мой много нашкодил, поломал и погрыз. Когда я пришел, так он сразу ко мне за пазуху спрятался. Вошел Царь. Мы co старухой ему в ноги бросились. Соболек-то вылез и тоже, видно, понял, что перед Государем. Притаился и смотрит. Пошли мы с царями в детскую, где приказали мне выпустить соболька. Дети стали с ним играть: при нас он не дичится. Царь приказал нам со старухой сесть на стулья и говорит:
— Ну, теперь расскажите все: как задумал сюда ехать, как ехал и как наконец к Царице попал?
Я рассказал, а Царь все спрашивает о Сибири, об охоте там, о нашем житье-бытье. Затем Царица сказала, что детям пора обедать. Тогда Царь спрашивает, как обходиться с соболем. Когда я указал, он порешил, что в комнатах у детей его оставить нельзя. Надо будет отдать его в охотничью слободку, в Гатчине.
— Царь-батюшка, ведь его, кормилец мой, жаль отдавать на руки незнакомому охотнику. Позарится на шкуркy, да еще зарежет, а скажет, что околел. Знаю я охотников. Мало у них любви к зверю. Лишь бы шкурку получить.
— Нет, брат, я бы выбрал хорошего. Но, пожалуй, лучше будет тебе его отдать. Вези его домой, ходи за ним, пока жив будет, а считай, что исполняешь мое повеление. Смотри за ним, так как это уже мой соболь. Теперь иди, скажи Мосолову, чтобы министр дал приказание, как тебя наградить за подapок. Смотри же, хорошо смотри за моим соболем. С Богом, и доброго пути!
На другой день был у Фредерикса всеподданнейший доклад, и государь, не ожидая вопроса, сказал министру, что провел два часа в беседе со стариками, и что это было для него праздником: так интересно было ему узнать быт сибирских охотников и сибирского крестьянства вообще. Приказал дать старику часы с императорским гербом, а старухе брошку, несколько сот рублей за соболя и широко оплатить дорогу назад в Сибирь.
Старики уехали счастливыми, увозя с собой соболя. Одни княжны очень жалели, но «папа сказал, что это так нужно».
***********
Павлов С.П. "Неизвестные воспоминания о Царской Семье" :
"Высокие Особы приезжали в лазарет в сумерки. К этому времени раненые выходили на веранду или же ждали у крыльца.
Часов в 10 мы обыкновенно начинали играть в особую игру, которая называлась игрой в «рубль» и об этой игре знало все петроградское высшее общество.
Игра эта в сущности была очень простая и вся она состояла в том, что нужно было под вытянутыми ладонями рук на столе прятать серебряный рубль и при том так хорошо, чтобы противная сторона не отгадала, у кого рубль и под какой рукой. Сами же играющие разделялись на две стороны. Командорами сторон были, конечно, Великие Княжны Ольга и Татьяна. Великая Княжна Мария Николаевна принимала участие то на одной, то на другой, смотря по Своему настроению.
Вот, в сущности, вся наружная конструкция этой знаменитой игры, но …она нас очень увлекала. Достаточно сказать: иной раз мы заигрывались в нее до часу ночи.
Может быть, многим наше увлечение этой игрой покажется странным и удивительным, но причина этого увлечения была очень простая – игра имела для нас чисто спортивный интерес. Какая сторона возможно дольше удержит рубль в своих руках. В этом был весь секрет нашего увлечения этой игрой. Ведь увлекаются же солидные и флегматичные англичане во время своих переездов по океану перебрасыванием и ловлением бросаемых подушек. А что может быть прозаичнее этого занятия.
Теперь даже трудно передать ту атмосферу непринужденности и самого неподдельного и искреннего веселия, которые царили за столом во время этой игры. Стоял сплошной шум и хохот, шутки и остроумные замечания. Вообще простота, с которой Себя держали Государыня и Великие Княжны была замечательна и… попросту нас поражала. Тому, кто сам не был очевидцем этого, даже трудно было себе представить, до какой степени Они были доступны. Абсолютно никакой официальности и натяжки. Это были простые, милые и хорошие люди, с которыми мы, раненые, всегда чувствовали себя хорошо, тепло и уютно.
Простота Высоких Особ прямо очаровывала раненых, и они, в свою очередь, отвечали Им восторженным обожанием.
Мне не хотелось сказать обожание. Слово это опошлено донельзя, и оно совершенно не выражает всей силы и глубины того чувства, которое мы питали к своим Августейшим Сестрам. Но так как на человеческом языке не придумано еще другого слова, которое по смыслу могло бы точно выразить всю высшую силу симпатии к другому человеку, то я употребляю слово обожание в его наиболее благородном смысле.
В этом чувстве обожания соединилось все. Это было сложное чувство, которое едва ли даже поддавалось точному анализу. Здесь было и восторженное удивление, и сильная любовь, и глубокая благодарность Высоким Особам за Их заботы и внимание к нам, и преклонение пред Их благородной простотой, – но более всего уважения – глубокого, беспредельного уважения и преданности.
**********
Как-то в присутствии Великой Княжны Татианы Николаевны мы заговорили о русской литературе, о новых направлениях в ней и о том, что в наше время нет особенно крупных писателей, и что поэтому с особенным удовольствием читаешь старых классиков. Великая Княжна при этом сказала, что Они читают еще только Тургенева. В другой раз как-то мы заговорили о любви. Вышло это случайно. Стояли весенние сумерки. В саду было особенно хорошо, и настроение было такое красивое, что само собой разговор перешел на любовь. Маргарита Сергеевна Хитрово, восторженная смолянка, молодая и сентиментальная девушка, сказала что-то об идеальной любви. Поручик [пропуск в тексте] ей что-то возразил. Загорелся спор. Наконец, за разрешением спора обратились к Великой Княжне Ольге, Которая сидела с нами и безмолвно слушала, о чем мы говорили. Великая Княжна серьезно ответила:
– Я думаю, что любовь должна быть искренним и хорошим чувством, но без взаимного уважения настоящая любовь немыслима. В этом отношении Рита права.
Сказала и …ужасно покраснела.
**********
Сама Государыня в выборе тем для разговора была не менее проста. Она говорила с нами почти обо всем. Каждый пустяк Ее интересовал. Часто Она, например, раненого расспрашивала о его домашней жизни, о том, где он ранен, есть ли у него родные и как живут. И Сама часто делилась Своими личными мыслями и думами. Говорила даже политические и военные новости. Например, о выступлении Румынии мы знали дня за три-четыре до выступлении последней. Однажды Она рассказывала, что очень любит верховую езду, но что лет 8 Она уже не может ездить, так как врачи запретили Ей это удовольствие.
Никогда не позабуду одного случая.
На этот раз Государыня была необычно взволнована. Об этом говорили Ее блестящие не по-обычному глаза.
– Сегодня получила письмо от Алексея, – сказала Она. – Он пишет, что Его произвели из ефрейторов в младшие унтер-офицеры. По этому случаю Он пишет Мне, что Ему необходимо увеличить карманные деньги. До сих пор Он у Меня получал по 10 рублей в месяц. Что же, пришлось увеличить. Теперь Он получает в месяц уже по 20 рублей, да единовременно Я выслала Ему еще 10 рублей.
Между прочим, я неоднократно обращал внимание на то, когда Государыня заговаривала про Алексея, Ее грустное лицо неуловимо менялось. Оно делалось особенно ласковым и приветливым. Может быть, Она потому так сильно любила Алексея, что Он был у Нее первым и единственным, но, может быть, Она любила Его особенно болезненно еще и потому, что боялась Его потерять каждую минуту.
Ведь Государыня была матерью, которая безумно любила Своего Сына, до болезненности.
После убийства Распутина Высокие Особы не приезжали в лазарет целую неделю и потом вообще как-то реже начали посещать Свой лазарет. И только на Рождество 1916-го я видел Царскую Семью у нас в лазарете. Высокие Сестры приехали к нам на елку без Наследника.
Я видел – настроение Царской Семьи было подавленное. Государыня Сама похудела и осунулась. В этот вечер я не видел улыбки на Ее застывшем в какой-то неподвижности лице, углы Ее губ были скорбно опущены книзу. Может быть, в это время бедная мать думала о Своем далеком Сыне в Ставке, в далеком Могилеве. Ведь уверили же Ее, что со смертью Распутина для Ее Семьи начнутся все беды – Муж Ее потеряет Трон, Сын умрет и т. д.
Государыня подарила нам всем по прекрасному альбому Царской Семьи с автографами. И я страшно жалею, что мне пришлось его уничтожить в Севастополе в начале 1918 года от большевиков.
источник - http://slavynka88.livejournal.com/127961.html
Из воспоминаний А.А. Танеевой «Страницы моей жизни»
Описывая жизнь в Крыму, я должна сказать, какое горячее участие принимала Государыня в судьбе туберкулезных, приехавших лечиться в Крым. Санатории в Ялте были старого типа. Осмотрев их все, Государыня решила сейчас же построить на свои личные средства в их имениях санатории со всеми усовершенствованиями, что и было сделано. Часами я разъезжала по приказанию Государыни по больницам, расспрашивая больных от Имени Государыни о всех их нуждах. Сколько я возила денег от Ее Величества на уплату лечения неимущих! Если я находила какой-нибудь вопиющий случай одиноко умирающего больного, Государыня сейчас же заказывала автомобиль и отправлялась лично со мной, привозя деньги, фрукты и проч., а главное — обаяние, которое Она всегда умела внушать в таких случаях, внося с Собою в комнату умирающего столько ласки и бодрости. Сколько я видела слез благодарности. Но никто об этом и не знал. Государыня запрещала говорить об этом.
**************************************
"Когда во время войны прибывали санитарные поезда, Императрица и Великие Княжны делали перевязки, ни минуты не присаживаясь с 9 часов утра до 3 часов дня. Во время тяжелых операций раненые умоляли Государыню быть около. Вижу ее, как она утешает и ободряет их, кладет руку на голову и порою молится с ними.
Императрицу боготворили, ожидали ее прихода, стараясь дотронутся до ее серого санитарного платья; умирающие просили ее посидеть около кровати, подержать им руку или голову, и она, невзирая на усталость, успокаивала их целыми часами.
